Франсуа и Мальвази. III том - Анри Коломон

Марселина, не видя в том ничего смешного как некоторые, жалеючи, пошла за Детто, который ушатался довольно далеко от них, пока не свалился с ног и от этого немного даже завыл. Там на месте присяда Марселина его и настигла, заняв рот от воя куском мяса карпа. Запихав кусок весь в рот, Детто почувствовал непроворот. Тогда он начал с ним бороться, и от этого даже встал на ноги, бессильно загнув ручки в кулачки, и все не в силах прожевать. Марселина еще сунула в руку Детто кусок хлеба, который так же предусмотрительно взяла с собой, и стала возвращаться обратно ко всем.

– Нет ничего смешного, споили и еще смеетесь, – проговорила она недовольственно, глядя только на Амендралехо.

Сеньор Пираже, видя, чем давится малыш, почувствовал, что у него потекли слюнки по тому же, а посему предложил:

– Давайте скорее пить, а то все шампанское выдохнется.

Из второй бутылки, которую держал и до этого уже откупорил, смотритель стал разливать, кому не досталось.

– А тост будет такой, – говорил Амендралехо, – чтобы наш Дет-о не стал…/говорить некрасивые слова не хотелось/ заядлым поклонником Бахуса.

Было смешно даже то, против чего приходилось пить, и после выпива, снявшего последние остатки некоторой скованности от окон сеньоры поблизости, веселье превратилось почти в настоящий хаос, в коем попала на высмеяние и сама сеньора, которой припомнили, что она смотрела /тихонько сказали: выглядывала/ из окна сюда.

Всю новую и новую поджаривающуюся рыбу непременно разламывали на кусочки и раскладывали на хлеба, на что всегда находились охотники после вина, да на голодный желудок. Почувствовав некоторое насыщение, Пираже подумал о том, чтобы пропустить по второму бокальчику. Во хмелю оно было всегда как-то лучше, и его понесло попутно показать всем что-нибудь на удивление. На глаза попалась пустая бутылка из темно-зеленого стекла.

– Можете мне поверить: это стекло такой прочности, что им гвозди можно забивать?

И в доказательство Пираже, взяв бутылку, на которую указывал, кинул на каменный край пруда, да попал и разбил, шутливо по-стариковски сконфузившись в ужимке, под смех.

– Вам нужно по-другому было показывать.

Амендралехо взял ту бутылку, что осталась наполовину полной после прошлого разлива и… вызвал множество испуганных стонов, так как был известен как покушитель на шампанское, и его поняли неправильно.

– Что не надо? Думали: я оставлю вас без вина? Нет же, пейте, если очень хотите.

Он разлил все, что было в бутылке по бокалам застеснявшихся просительниц, и затем показал, как нужно было, швырнув бутылку на тот край, да не докинув, несмотря на все проявленные при этом старания и несмотря на небольшую в общем-то поверхность пруда.

Посмеиваясь, Пираже тем временем раскупорил последнюю бутылку из корзинки и разлил остальным.

– Давайте просто так выпьем.

– И чокнемся, давайте!

Пираже зашвырнул бутылку в пруд и заметил Детто со своим пустым стаканом с просительным видом.

Ха-а! Вот кому мы забыли налить. А ну-ка, еще опрокинь.

Себя конечно Пираже не обидел с наливом и ради пущего можно было плеснуть маленько, тем более что ему так и так не дали бы это сделать. Больше всех вступилась опять Марселина, отведя осторожно полный бокал, подступила к Детто. Взяв с противня поджаренный ломоть хлеба с мясом, она положила его на поверхность стакана.

Детто недовольно сбросил ненужное прочь от себя. Общий смех подтолкнул его на дебош. За ненадобностью и стакана, Детто развязно размахнувшись откинул его далеко в сторону. Не дают – не надо! Затем он что-то заметив для себя интересное, направился к тому, выпадая из внимания как нечто такое, за чем нужен глаз да глаз, да приходилось опускать глаза в золотистое шампанское, которое ждало. Амендралехо именно с таким чувством упускал из внимания маленького дебошира, ощущая неладное, но пока горячительная жидкость забирала все его чувство.

Допив же, он позабыл то, что пока не давало о себе знать, и так и не вспомнилось, уступив место более занимательному. Амендралехо смотрел на то, с какими усилиями допивала свой бокал Марселина, дуясь в него от несилия совладать с крепчайшим вином.

– Ну же, ну! Тужься, но не бросай! И последнее осталось – рожай!… Вот молодец какая. (Тише) Старый дуралей бидонами такую хорошую поит – не споит.

Марселина и без того захваченная смехом после подзуживания, расслышав все то, что он проворчал на Пираже, вовсе прыснула и пошатнулась так, что бокал не удержался в упадавшей руке, а сама, смеясь, глядя ему в глаза, наклонилась так низко, что чуть не осела на колени.

– О чем это там хихикает та парочка? – щекотливо протянул со своей стороны сеньор Пираже, не услышавший, так понявший то, о чем они могли смеяться.

– Сеньор Пираже, пожалуйста, не обижайтесь, но мы недовольны тем, что столько много вина было, а хватило только на два раза, вместо четырех-пяти. Это уж как хотите, а называется: поить ведрами.

– О-о! Вспомнили, что было! А где вы раньше были, почему молчали? О, да вы же потому что сами и разливали!

Марселина снова залилась своим тоненьким смешочком, ударив ладонью Амендралехо по плечу, который не только сам наливал, но и налил ей, и потому все что он сказал на Пираже, относилось к нему самому, что показалось ей очень смешным. К тому же и столько разлили мимо!

Амендралехо задето молча смотрел на нее, не зная, что сказать, и вдруг очень громко, так как будто к нему приложили накаленный кусок железа:

– Хии-и-и-и!

– Что сеньор Амендралехо?! Вы увидели Марселину совсем другой, чем прежде, – не унимался старина Пираже.

– Нет, это я заметил, что меня сегодня все-таки застрелят!

И с этими словами он кинулся…, попутно взглянув как Марселине показалось на нее, но на самом деле на большие окна покоев Мальвазии… стремительным броском пронеслось расстояние до Детто, который занялся с оставленным оружием. Вышло все самым странным образом. Детто стоял к нему спиной, когда руки Амендралехо, обвив его вокруг, схватились за пистолет, вывернули дуло в безопасную от мальчика сторону, и тут раздался выстрел. Полетело разбитое стекло, упал, запнувшись о руки с пистолетом, сбитый на мягкую траву Детто, и за ним упал, растянувшись во весь рост, Амендралехо, так и замерший, лежа ничком. Со стороны могло показаться, что с ним что-то случилось, но что могло, когда выстрел пришелся даже мимо рук, в окно покоев? – Именно поэтому он и лежал, не желая даже глядеть на то, что натворил.

Главный виновник произшедшего, Детто, который без спросу разрядил пистолет, был мал и к тому же пьян. О полной безответственности его свидетельствовало и то, как Детто повел себя после того, как неуклюже поднялся на ноги и после того, как выглянувшая в разбитое окно полная служанка-негритянка спустила на несчастную голову Амендралехо злобный крик. Детто, видя такое дело и тоже будучи на него недоволен сдури еще подошел и пнул ногой в завивистую шевелюру лежачего Амендралехо с характерным детскому недовольству звуку: у-у! И пошатался в свою сторону.

Сеньора Мальвази, тоже глядевшая в окно из-за плеча негритянки, ничего не сказав, удалилась.

Пирушка на открытом воздухе у пруда кончилась фарсом разбитого окна в покоях и потревоженной…, и еще как потревоженной госпожой. Но получилась пирушка на славу: и напились, и наелись, и насмеялись, и напугались, отчего все служанки снова стали ими и с виноватой поспешностью заметывали следы гуляний, даже собрали осколки разбитой бутылки. Так же, как жаровня была принесена, так же она была подхвачена и унесена.

А Амендралехо остался лежать один или почти один, на том же месте, но уже подавая признаки оживления в пользу находившегося еще поблизости Пираже, сказавшего ему перед тем, как уйти напоследок:

– Ну ты иди, отбрехайся, пока она не удумала там себе что?

Что он мог пойти ей сказать? Потом же все равно бы выяснилось, что по халатности оставил орудие лежать рядом с ребенком. И даже заряды… Амендралехо еще больше не хотелось ничего знать, а только лежать и даже закрыться от всего руками.

Но в гущу отчаяния капнула одна приятная мыслишка, и вот уж он весь поднимался идти к ней оправдываться и… воспользоваться представившимся случаем идти целовать.

Пройдя по коридору из залы в те самые покои на другой стороне здания, в которых он разбил окно и, пройдя мимо толстой негритянки, не взглянув даже в ее насупленное лицо, Амендралехо вошел, указав ей удалиться и закрыл за собой и перед ней дверь. Услыхав, что она уходит, почувствовал себя увереннее.

Мальвази сидела у зеркала, приставленного к стене напротив него и поэтому, несмотря на то, что находилась она к Амендралехо спиной, он всю ее полностью обозревал в зеркале и нашел ее вид сильно вялым и даже подавленным. Видно, эта девушка напугалась очень сильно и сейчас сидела сама не своя, рассредоточено занимаясь макияжем. Конечно, он понимал, почему она не может даже взглянуть на него и готовил объяснения. Амендралехо первые секунды стоявший за ней безмолвно, найдя какими словами развеять ее печаль, поднял на нее взгляд.